Рассказ опубликован в журнале "Казань, №4 2014)

 

«Жить надо южнее собственных мыслей хотя бы на одно желание»

(Карен Джангиров)

 

 

Башня до неба не получилась! Всевышний рассердился на дерзновенных и в наказание смешал их языки… С тех пор люди перестали понимать друг друга.

 

Подвальный валютный бар гостиницы «Интурист» - пристанище вавилонян, он наполнен сизым табачным дымом и басурманскими наречиями.

Среди чужих речей почудилось вдруг что-то свое, родное до слез... Что-то про мать, про какую-то там блудницу и процесс зачатия… Говорящий словно читал сакральные стихи, перемежая их сентенциями по поводу Пастернака и каких-то там экзистенциалистов. Так поэтически материться умел лишь один человек. Мир не в состоянии был родить ему двойника!

Помедлив, я обернулась.

Павлуша тотчас меня узнал.

- Не может быть! Как, и ты здесь? – спросил он, целуя меня в затылок.

- Этот вопрос я должна была бы задать тебе, - ответила я, смеясь. - Познакомься, мой муж…

- Иностранец? Я так и знал, что ты плохо кончишь, - сказал Павлуша, протягивая руку моему любимому.

- А что мне было делать, ведь ты женат, - засмеялась я.

- Да, я был женат. И снова женат…

 

***

Как давно это было!

Училась я на журналистике, совершала, так сказать, первые шаги на профессиональном поприще, а Павлуша заведовал отделом культуры республиканской газеты. Я приносила ему мои опусы.

Был он высок и красив, плюс вальяжность манер, плюс недюжинный интеллект, плюс удивительная внутренняя свобода. Ну как тут было не влюбиться?!

Что это, собственно, такое, обаяние? Внешняя привлекательность, интеллект, эрудиция? Да, все это вызывает симпатию, но разве в этом обаяние? Может быть, оно в доброте?… В доброте к себе и к людям… Павлуша был добр. К другим и к себе тоже. Речи его лились легко и плавно, и даже матерщина в его устах приобретала какие-то гипнотические свойства.

Выросшей в одной из союзных республик, мне эта добродушная матерщина была в новинку, так беззлобно материться умеют только русские...

В редакцию заходила я, как правило, к концу рабочего дня, и если это был день получки, Павлуша отдавал дружеский приказ:

- Идешь с нами!

На улице Баумана и в прилежащих переулках было несколько забегаловок, в которых вином торговали в разлив. Нашим стахановским обязательством было за вечер посетить их все, поэтому надо было торопиться.

Собиралась компания из нескольких сотрудников газеты, по дороге к нам приставал еще кто-нибудь из случайно встреченных «писак», короче, сто мужчин и одна девушка. Ребята видели во мне хорошего парня, готового в любой момент поддержать компанию. Приятно, когда мужчины относятся к тебе, как к равной, но в то же время не забывают о том, что ты женщина.

Первый глоток вина на голодный желудок – это чудо, это истинный эликсир жизни. Он возвращает тебе жизнь и тебя жизни. Ты снова способна чувствовать что-то еще, кроме смертельной усталости, радость бытия заполняет твое тело, и ты понимаешь, что оно все еще молодо, и в нем живут желания…

 

В тот сентябрьский вечер нам не хотелось расходиться. Сложившись на бутылку, отправились на стадион. Сидели в тишине под луной. Пить уже не хотелось. Важен, собственно, первый глоток, а потом важна уже не выпивка сама по себе, а ритуал, компания… Оттянуть момент расставания…

Мистическое ночное светило лило серебряный свет на трибуны и на покрытую росой траву.

- Прекрасная посадочная площадка, - задумчиво промолвил Павлуша.

Павлуша - скептик, эту болезнь я подцепила у него. Тем не менее, шутил он на тему пришельцев так, что можно было подумать, будто в глубине души он в них верит. Советская пресса в тот год печатала много статей о летающих тарелках, то есть, о неопознанных летательных объектах (НЛО), и это несмотря на то, что советскому человеку принципиально не полагалось верить ни в каких там пришельцев и уж ни в какую мистику. Кроме, разумеется, мистики коммунизма.

И все же, на сером фоне нашей тогдашней жизни любая фантазия возбуждала умы. Так хотелось, чтобы ну хоть что-нибудь произошло! Пусть бы это даже была война, которой мы все так боялись…

 

Вскоре ребята разошлись по домам, остались лишь мы с Павлушей. Мы всегда последними покидали бал.

- Девочка, пойдем купаться, - сказал Павлуша.

- Ты что, в конце сентября! – запротестовала я.

Павлуша никогда не называл меня по имени, а слово девочка произносил так ласково, что я не протестовала.

Мы побрели в сторону моста, обогнули Кремль и вышли к Казанке. Лунный свет трепетал на рябившей под легким ветерком воде.

- Павлуша, какое купанье, одумайся, смотри как холодно, - продолжала я уговаривать, - простудишься!

Словно в подтверждение моих слов, луна спряталась за набежавшее облако и порыв ветра дохнул промозглой сыростью.

- Не пей вина, Гертруда, - нетрезво пропел Павлуша, скидывая с себя одежду, всю, до последней нитки, и ответил сам себе на более высоких тонах: - Ах, не мешай, мне жарко, я пить хочу…

- Не забывай, чем там дело кончилась, - засмеялась я в ответ на его литературную шутку, но Павлуши уже не было рядом.

Раздался громкий всплеск воды.

Опершись о валявшийся на песке прогнивший баркас, я ощутила влагу, осевшую на холодной его поверхности.

Луна снова выглянула из-за облака, высветив деревья на другом берегу и беззвучно плывущего по реке мужчину. Вокруг залилась удивительная, серебряная тишина. На мгновение мне показалось, будто я оказалась в другом мире. Исчезла тревога, привычно наполнявшая душу, исчезло одиночество, исчезло все, я находилась по иную сторону счастья и горя, боли и радости, будущего и прошлого… Это было мгновение, но оно осталось во мне, оно заполнило мою душу…

Налетевший новый порыв ветра рассеял очарование, он вернул меня на берег Казанки. У нас нет полотенца, а это значит, Павлуша оденется на мокрое тело, и непременно простудится. Не снимая верхней одежды, каким-то цирковым образом я умудрилась снять с себя нательную рубашку.

Павлуша уже шел по песку. Лунный свет серебрил крупные водяные жемчужины на его теле. Распахнув куртку, я приняла в объятия, и он прижался ко мне, ища тепла и укрытия. Я стала вытирать его своей комбинацией, но она была из синтетического волокна воду впитывала плохо.

- Что это, что это у тебя?

Павлуша пытался разглядеть, чем я его вытираю, а мне вдруг стало неловко оттого, что он увидит мое интимное белье. Смеясь, я не давала ему рубашку, но он вырвал ее у меня.

- Ты, ты… Ты сняла ее для меня… Девочка…- произнес он нежно.

Из чувства благодарности стал целовать мои руки, а потом лицо… Губы наши встретились.

Впервые Павлуша поцеловал меня в губы. Настоящим, долгим и влажным поцелуем. Я жадно пила горьковатый мед нашей новой близости. Мне хотелось... Не знаю, чего мне хотелось…

Прошла еще минута и я легонько оттолкнула его. Я стала его торопить:

- Одевайся, одевайся скорее! Ты простудишься.

 

Мы, молча шли к остановке.

 

***

Итак, сколько у меня в кошельке? Сегодня тридцатое, а денег должно хватить до десятого... Пятнадцать… Восемнадцать рублей, тридцать копеек…

- О, ты – богачка, - промолвила Рита без иронии.

Риту я очень люблю. С нею мы понимаем друг друга. Рита - самая талантливая, самая красивая и самая молодая в театре.

Мой отец присылает мне немного денег, а у Риты отца нет. То есть, он есть, конечно, но Рита отца своего знает плохо, а я после развода родителей жила с отцом… Мой отец не бросил меня. Зато... У мамы  сейчас другая семья. Я так же мучительно тоскую по маме, как Рита, наверное, тоскует по отцу. Мы никогда не говорим на эту тему.

Денег у меня, и правда, чуть больше, чем у Риты, зато у нее есть комната, а я… Бывает, утром не знаю, где буду ночевать следующую ночь. Квартирный вопрос, короче! Снять приличное жилье в Казани невозможно, здесь все ютятся кое-как.…

 

Пересчитав деньги, засунула кошелек на дно портфеля. Пора на вечерние занятия. Ботинки на рыбьем меху, вроде бы красивые с виду, но совсем не греют, так что приходится передвигаться бегом.

Уселась поближе к батарее, вынула из портфеля «Сент-Экзюпери», предусмотрительно обернутого в газетную бумагу. Хорошие книги нельзя показывать, их тотчас начинают выпрашивать, а эта книга не моя…

Минут через пятнадцать выяснилось, что первая пара отпадает, преподаватель заболел.

Гайнуллин развернул газету.

- О, снова о пришельцах! – сказал он, - «НЛО – правда или очередная утка желтой прессы?».

- Читай вслух! – раздались голоса.

Гайнуллин прочел статью, из которой так и осталось неясным, что же это такое - НЛО.

- Гм, не верю я, все это бред собачий.

- Хотите верьте, хотите нет, но со мной вчера в Высокой горе случилась такая история…

Это сказала я. Любопытные взгляды устремились в мою сторону.

- Вы же знаете, я работаю в высокогорской газете, так вот, вчера…

На этих словах я замолчала, не зная, что сказать дальше.

- Выйди вперед, чтобы тебя все слышали…

Я поднялась с места… 

- Скоро Новый год, - начала я, - поэтому мне захотелось срубить елочку… Из редакции я пошла в лес, он у нас там совсем рядом. Уже смеркалось, но сейчас ведь полнолуние, и к этому времени уже взошла луна. Короче, белый снег, лунный свет…

Группа притихла, все слушали меня. Я сделала паузу, чтобы дать себе время на раздумье.

- Нашла подходящую, совсем маленькую елочку и лишь тут меня осенило, что для того, чтобы срубить дерево, необходим топор. Его у меня, конечно, не было. Вдруг я услышала шорох и какие-то звуки. Ну, думаю, заяц, а у самой мороз по коже. Тихонько обошла кусты…

Я снова прервала рассказ. На меня смотрели двадцать пар любопытных глаз. Отступать было поздно.

- Трудно сказать, - продолжила я, - это было что-то похожее на огромный парашют, только он вроде как застыл в развернутом виде, едва коснувшись стропами земли. Но был он не из ткани, а вроде как из тончайшего метала, причем такого удивительного цвета, что казался прозрачным. Вы можете понять мое состояние, от неожиданности я и разглядеть-то его как следует не смогла. В ту же минуту рядом, на снегу я увидела человека…

По аудитории разнесся вздох и тут даже у меня мороз пробежал по спине.

- Ну и что дальше?

- Дальше… Дальше я оцепенела. Я не могла двинуться с места. Это был человек, как мы с вами, но в то же время был он не такой, как мы с вами. У него была странная, чуть продолговатая форма головы, и форма рук и ног тоже не совеем такие, как у нас, хотя вполне человеческие. Кожа у пришельца была смуглая и гладкая, словно он провел отпуск в Сочи. В общем, был он по-своему красив. Несмотря на свое плачевное положение, - он лежал на земле и очевидно подняться не мог, - смотрел он на меня с улыбкой. На нем был костюм, похожий на скафандры наших космонавтов, но сделан он был тоже из какого-то полупрозрачного материала и казалось, это его вторая кожа.

Пришелец протянул руку к валявшейся рядом еловой ветке. Подтащив ее, положил себе под бок, ему было холодно. Он приподнялся, опершись на левую руку, и я увидела кровавое пятно на снегу. Кровь – вопреки утверждениям наших фантастов – была не зеленой и не синей, а красной, такой же, как у нас.

Знаете, - продолжала я, - до вчерашнего дня я не верила ни одному слову из того, что пишут про всякие там НЛО, и пришельцев считала плодом фантазии наших коллег, у которых кончились темы. А теперь сама не знаю, во что мне верить.

Аудитория ждала продолжения рассказа, но я снова онемела. Какая-то мысль вертелась в моем мозгу, не позволяя себя поймать.

- В общем, - с трудом продолжила я, - мне хотелось спросить, не пришелец ли он с другой планеты, но я не успела это сделать. «Да, я пришелец», прозвучал его ответ. Во все глаза смотрела я в лицо лежащему на снегу человеку, и ясно видела, что губы его не шевелились, лишь глаза смотрели понимающе и вроде даже ласково. Нормальные человеческие глаза, но казались они нарисованными. «Это обман зрения, - снова прозвучал ответ у меня в мозгу. – Виною тому скафандр. Это он создает такую иллюзию в лунном свете».

Все, я схожу с ума, решила я. Мало того, что мне чудятся вальяжные пришельцы, так они со мной еще и телепатируют. «Не они, а он, - снова прозвучал ответ, - вы видите одного пришельца. И он действительно телепатирует с вами, потому что язык телепатии не нуждается в переводчике».

- Хорошо, - произнесла я вслух не очень вежливо, - предположим, я не сошла с ума, и вы действительно пришелец, но что вы, в таком случае, делаете в нашем лесу? Разве нет на земле мест поинтереснее нашего захолустья?

«Вы сердитесь, потому что вам страшно, – был ответ. - Я собирался приземлиться в районе экватора, северный климат для нас опасен. Цивилизация нашей планеты шагнула далеко вперед, тем не менее, аварии случают и у нас. Я первооткрыватель. У вас ведь тоже есть первооткрыватели…» Гм, значит ты Миклухо Маклай, - хмыкнула я про себя и услышала такой же иронический ответ: «Да, что-то вроде».

Кровавое пятно расползалось по белизне снега. Этому человеку нужна помощь, хотя он, конечно, не совсем человек. То есть, он человек, конечно, раз умеет выражать свои мысли так, что я их понимаю, да и ни на какое другое животное он не похож, но человек он совсем иного рода. «Спасибо, очень лестно слышать», - снова высветилось у меня в мозгу, и глаза пришельца снова сузились в снисходительной улыбке.

Мне сделалось неловко за мои мысли. Он хочет показать, что он не опасен, но человек, умеющий читать чужие мысли, всегда опасен. «Ничего страшного, - успокоил он меня, - это ведь так по-человечески, испытывать страх. Мы его тоже испытываем… Я понимаю вас».

Он окончательно вогнал меня в краску. Чтобы побороть смущение я спросила:

- Могу ли я вам чем-нибудь помочь?

«Я рад, что вы спросили. Да, можете», - был ответ.

Повинуясь внутреннему приказу, я двинулась в сторону сооружения, которое приняла за парашют. Приблизившись, разглядела прозрачную лесенку. Поднявшись на несколько ступенек, оказалась в помещении, похожем на кабину пилота с прозрачным куполом. Словно по наитию нажала какую-то кнопку и из панели выскочил ящичек, в котором я увидела предметы, напоминающие перевязочный материал.

Пришелец сам перевязал рану на ноге, хотя далось это ему с трудом. Минуту назад кровь текла так обильно, что было странно, как это он до сих пор не потерял сознания. Она у него, наверное, регенерируется быстрее, чем у нас, подумала я и получила безмолвный утвердительный ответ. Стоило перевязочному материалу прикоснуться к ране, как кровотечение остановилось. Каким-то загадочным образом он залатал также дыру в скафандре.

Был он, тем не менее, очень слаб. Повинуясь новому безмолвному приказу, я потащила пришельца к лесенке и удивилась, что мне без труда далась такая работа. Я помогла ему подняться в кабину.

«При вынужденной посадке вылетела крышка люка, - услышала я его безмолвную речь. – Сам я починить ее не смогу».

В этот момент на панели замигали лампочки, и пришелец кинулся нажимать какие-то кнопки. Я услышала его речь, она была похожа на звук морского прибоя, ворочающего каменные глыбы, ничего похожего на отдельные слова мне уловить не удалось.

Разговор длился недолго, через минуту пришелец телепатировал мне, что его нашли, и что его друзья-коллеги уже вылетели на помощь, а это значит, что мне необходимо как можно быстрее удалиться на приличное расстояние. Опасно оставаться здесь в момент посадки и взлета машин.

- Хорошо, - послушно согласилась я, но про себя решила, что на это я обязательно посмотрю.

- Даже не вздумай! - был ответ.

Пришелец по-прежнему читал мои мысли.

- Ты помогла мне, и я обязан тебя отблагодарить. Возьми вот это! – сказал он и протянул мне какой-то блестящий предмет, но я машинально отдернула руку.

Это против моих правил – брать материальную благодарность за добрые дела. Благодарность, конечно, важна всем, и мне тоже, но только не материальная. Минуту спустя я уже пожалела о свое порыве. Пожалела и о том, что не успела даже разглядеть этот предмет, теперь всю жизнь меня будет мучить любопытство. Кроме того, прими я подарок, было бы у меня сейчас вещественное доказательство…

Мы попрощались одними взглядами.

Интересно, а как его зовут, спросила я себя.

- Если хочешь, зови меня Пашей, - был ответ, - это мое земное имя, а настоящего моего имени тебе все равно не выговорить.

Сходя с лесенки, приглядывала место, где можно было бы спрятаться, чтобы посмотреть, как прилетят эти другие пришельцы. Но что-то случилось с моими ногами. Походкой оловянного солдатика вышагивала я по тропинке, ведущей к поселку. Не останавливаясь, миновала поселок и поднялась на железнодорожную платформу, где как раз остановилась  электричка.

Когда поезд тронулся, я увидела, как над лесом сверкнула молния и тотчас раздался гром.

- Господи Иисусе, гроза декабре-то месяце!, - в ужасе, почти шепотом произнесла сидевшая напротив меня пожилая женщина в пуховом платке.

 

- Ну, и чем дело кончилось? - раздалось одновременно несколько голосов.

- Да вот так все и кончилось, - развела я руками, - На следующее утро, сразу с электрички, пошла я не в редакцию, а отправилась в лес. На знакомой поляне валялись еловые ветви. Алело кровавое пятно. За ночь кровь должна была бы свернуться и побуреть, но ничего подобного не случилось, пятно оставалось неестественно ярким.

За спиной у меня раздались шаги, и я вздрогнула.

- Снова бездомные псы зайца порвали, - сказал мужчина и прошел мимо, не останавливаясь.

- Конечно, волков-то в нашем лесу не водится, - пробормотала я ему вслед.

Снег на поляне был примят, но никаких следов, кроме моих собственных, разглядеть мне не удалось.

 

До сих пор не знаю, чем объяснить то, что рассказу моему поверили. Что это, легковерие советского человека или мой, гм…, талант рассказчика? Впрочем, я и сама вроде как верила в то, что произносили мои лживые уста.

- Скажи, ведь ты все это придумала! Признайся, честное слово, я никому не скажу…, произнес однокурсник, когда мы шли к автобусной остановке.

В ответ я лишь пожала плечами.

 

***

Замуж хочется всем. И даже тем, кому совсем этого не хочется, таким, например, неприкаянным натурам, как я. Человек боится одиночества. Работа, университет, театр, вечеринки, друзья, все это заполняет время, но не душу. Одиночество – мой верный спутник. Спасет от него замужество?

Лишь когда Павлуша рядом, я не чувствую себя одинокой. Жизнь моя от одного его присутствия наполняется особым смыслом. А вернее, в такие минуты я перестаю задумываться над смыслом жизни. Павлуша доволен окружающими и собой, его жизнерадостность естественна, как естественно дыхание. Наверное, это и есть счастье. Счастливым не до раздумий о смысле жизни, на это у них нет времени.

Когда Павлуша дружески кладет мне руку на плечо, сердце мое заполняет теплое чувство. Его объятия так же естественны, как естественны объятия ребенка.

Мне не больно думать о том, что он женат. Ну, разве совсем чуточку. Впрочем, есть в этой боли своя я сладость. Может, как раз Павлушина недоступность делает его для меня таким желанным... Он принадлежит другой и это освобождает от надежд. А значит, и от разочарований.

Говорят, безответная любовь заставляет страдать, а я счастлива. Счастлива, когда мы встречаемся, счастлива, когда, засыпая, думаю о нем, и потому что потом снятся мне хорошие сны. Например, сниться,  будто я летаю. Или купаюсь в теплом море. Павлуша присутствует в моей жизни, хотя на самом деле в моей жизни его нет. Мне достаточно знать, что он есть, и что он где-то рядом… В одном из параллельных миров…

Наша жизнь – это параллельные миры. Мы стремимся к воссоединению с теми, кого любим, порою мы верим, что живем с любимыми одной жизнью, или, что наши жизни пересекаются, на самом же деле…. Человек один. Один среди миллиарда таких же, как он одиноких миров.

 

Уже после второй стоячки ребята заторопились по домам. Скоро Новый год, дел по горло. Не понимаю, а что за дела?

- Ты не торопишься? - спросила я Павлушу.

- Жена с дочкой уехали на несколько дней к родителям…

- Оставили тебя одного…

- Да. Один я, как перст, - невесело засмеялся Павлуша, целуя меня в висок.

И вдруг я поняла - Павлуша боится одиночества. Мое одиночество внутреннее, я к нему привыкла и я его не боюсь, а Павлуша… Павлуше необходимо чувствовать рядом чье-то дыхание…

Мы пили вино. Молчание не было тягостным, нам было хорошо вдвоем.

Павлушина рука коснулась моей руки. Наши взгляды встретились. В его взгляде был вопрос, и он прочел ответ в моих глазах. Это Павлуша. Ему, как тому пришельцу, ничего не надо объяснять. Павлуша сжал мою руку, и я невольно подалась к нему. Что-то разлилось в воздухе, вокруг нас образовалось то ли электрическое, то ли магнитное поле, и оно делало попытки нас соединить, спрессовать, превратить в одно целое…

С трудом мне удалось освободиться от наваждения, я словно проснулась. Отпрянула и произнесла скороговоркой:

- Пойдем к моим друзьям в актерское общежитие, это совсем рядом…

Я боялась того, чего мне так сильно хотелось…

 

Рита подняла взгляд на нежданного гостя, лицо ее осветила ослепительная улыбка.

- Проходите, садитесь, - заговорила она.

По дороге мы купили вино, сыр, колбасу и соленые огурчики. Все это я выложила на стол.

Вася, актер на характерных ролях, живший в соседней комнате, заглянул в дверь:

- О, а вы здесь гуляете. Рита, я хотел спросить, нет ли у тебя сахарку, чаю хочется.

- Есть кое-что получше, - сказала Рита.

Здесь такой обычай: кто заглянул, тот и гость. Через минуту появился Стасик. Вскоре комната заполнилась гостями. Кто-то принес еще вина, кто-то закуски…

 

Павлуша любит компании. По обыкновению он блистал эрудицией, хорошим настроением и прекрасным знанием…, гм…, русского языка.

Эрудиция делает мужчину сексуально привлекательным, это я уже поняла давно. А женщину? Слово интеллектуалка звучит вроде как даже презрительно. И все же… Самый приятный комплимент из всех, которые мне приходилось слышать в свой адрес, звучал так: «Ты необыкновенная девушка, в тебе интеллект сочетается с красотой».

Впрочем, как звезды блекнут при появлении луны, так любая красота и любой интеллект теряют краски, когда на небосклоне появляется Рита… Конечно, красота – понятие относительное, она - ничто, когда в ней нет огня. Рите огня было предостаточно.

Поставила пластинку, сейчас пойдет танцевать, а когда она танцует… Что там половецкие пляски, тут любой забудет про свою Ярославну.

Впервые ревность больно кольнула сердце.

Рита не выносит, когда подруга является с парнем, а у нее самой парня нет. Впрочем, если он у нее и есть, она все равно этого не выносит, Рите хочется, чтобы все парни лежали у ее прекрасных ног.

Со мною она тоже не церемонится.

А я… Я безмолвно говорю, хочешь – бери. Это разочаровывает подругу. Победа не может быть настоящей победой, если она одержана без борьбы.

Почему я уступаю? Парней много, говорю я себе, а подруга у меня одна. Я имею в виду, близкая подруга, лучшая подруга…

 

Впервые я ревновала к Рите. Не привычную горечь испытывала я, а самую настоящую, злую ревность.

Они оба были мне дороги, и Павлуша, и Рита. Неужели мне придется выбирать…

Нет, Павлушу ты не получишь, решила я, Павлуша мой! Пусть даже он и не мой вовсе...

Но что я могла сделать? Взять его за руку и увести прочь? Но этого не позволит сделать моя гордость.

 

С Павлушей мы друзья. Нет, это не любовь вовсе. Любовь – это страсть. Любовь – это страдание. Ты страдаешь, когда любимого нет рядом или когда думаешь о том, что он сейчас с другой…

Я не страдаю, когда его не вижу, но мне хорошо, когда Павлуша рядом. Тогда все радости и горести не имеют значения, мир кажется совершенным, и мне не хочется ничего в нем менять. Мы не знаем друг друга, мы не делимся сокровенным, мы легко произносим слова, мы не верим в пришельцев, но верим во что-то большее, чего, может быть, другим не понять. Я не страдаю, когда он уходит к другой, в наших отношениях ее нет, как нет в наших отношениях реальности. Реальность способна все испортить. У каждого из нас своя параллельная реальность, и это очень хорошо, что реальности наши не пересекаются.

 

Павлуша немного увалень, к спортивному типу мужчин его не отнесешь, танцевать он тоже не любит. Но Рита потянула его танцевать. В танце она задорно вскидывала круглую попку и смотрела на Павлушу так… Он нравится ей, нет, это было нечто большее. Когда музыка кончилась, Павлуша схватил Риту за талию, поднял над полом и коротко прижал к себе.

Встретившись со мною взглядом, подруга поспешила отвести глаза.

Павлуша снова был увлечен беседой, это его стихия. В одной руке он держал стакан, а второй продолжал обнимать Риту за талию.

Тогда я налила в свой стакан водки и выпила одним махом, не закусив.

 

Прощаясь во втором часу ночи, Рита обняла Павлушу, и он поцеловал ее в уголок рта. Мне показалось, она что-то шепнула ему на ухо.

Мы спускались по обрамленной порядком попорченной старинной резной балюстрадой лестнице актерского общежития. Вот такая она, наша жизнь, задрипаная и хранящая следы былой роскоши…

Внизу Павлуша остановился и развернул меня лицом к себе.

- Ты ревнуешь. Я это чувствую.

- Да нет, откуда ты взял? - солгала я.

- Но это ведь просто пьянка! Люблю я тебя одну, и ты это знаешь, - сказал он, глядя мне в глаза своими синими, своими прекрасными и нетрезвыми глазами.

Весь вечер он болтал с ребятами, танцевал Ритей, но не забывал время от времени коснуться моей руки, давая понять, что помнит обо мне. Павлуша много выпил, но это не помешало ему увидеть драму, разыгравшуюся в моей душе. Он понимал, что заставил меня страдать.

Впервые в наши отношения вторглась жизнь…

- Любишь? – недоверчиво переспросила я и опустила голову.

Павлуша взял меня за подбородок и заставил посмотреть ему в глаза.

- Постой, постой, девочка, ты это всерьез? – пробормотал он, ощутив мои слезы, - ты действительно ревнуешь? Ты любишь меня…

Он стал покрывать поцелуями мое лицо. Сначала я пыталась отстранить его, но потом…

Отвечала я на его поцелуи страстно и отчаянно, словно накладывая на него печать – ты мой, мой, я тебя никому не отдам. Ласки наши становились все более интимными…

Мы были пьяны.

- Девочка, ты еще девочка, - шептал Павлуша, влажно дыша мне в лицо, а я ловила ртом его дыхание.

 

Раскрытой ладонью Павлуша отер мои слезы. Мы вышли на улицу. Под ногами хрустел морозный снежок. Убывающий серп луна серебрил поземку. Улица была пуста, но мне казалось, я слышу за спиною шаги.

Никогда больше не останемся мы вдвоем, эта ночь, эта непрошенная реальность станет нашим спутником… С сердце мое сжалось от скорби…

 

Спустя время одинокой лунной ночью стояла я на берегу Казанки и горько оплакивала ту сентябрьскую, ту чудесную, ту невинную нашу ночь, когда Павлуша купался в серебристых струях реки… Нас было двое… Мы были, и нас не было…

 

***

- Официант, - крикнул Павлуша, взмахнув рукой.

Парень в тесном вишневом костюмчике с черными замызганными обшлагами, молча, приблизился к столу.

- Официант, - повторил Павлуша, - ты по-русски вообще-то понимаешь? Или ты тоже иностранец? - тут последовало несколько ненормативных слов, которые не произвели на официанта никакого впечатления, - принеси моим друзьям…. Что вы будете пить?

- Ничего, - сказала я, - у нас есть…

- Ну, тогда, присаживайтесь к нашему столу!

Павлушины спутники послушно подвинулись, освобождая место.

- Ты садись сюда, - приказал Павлуша и, усадив меня рядом с собой, обнял за плечи.

- Рассказывай, как ты нашла этого своего, - Павлуша недружелюбно взглянул на моего мужа и спросил фамильярно, - как тебя зовут?

- По-русски? Сергеем.

- Ну, ладно, Серж, будь здоров!

Павлуша поднял стакан, и они чокнулись.

- А где ты сейчас? – спросила я неожиданно дрогнувшим голосом.

- Спецкором. Езжу по заграницам… У меня валюты завались,– сказал Павлуша. – Официант, принеси нам…

- Гм… А новая жена… Москвичка?

- Да, москвичка.

- Вот уж никогда не думала, что ты способен на развод…

- Ты понятия не имеешь, на что я способен, - нетрезво похвалился Павлуша. - А ты?

- Что я? Ты же видишь! Я замужем…

- Эх, - сказал Павлуша, подумал и выпалил, - девочка, дай я тебя поцелую. В последний раз. Скажи своему иностранцу, пусть не ревнует.

Павлуша был пьян.

А я… давно протрезвела…

Протрезвела ли?

 

Апрель 2013