ЧУДЕСАТЫЙ АМСТЕРДАМ
2008
2 апреля, день первый
Чудесатости начались уже в Вене, вероятно, это был знак, а вернее предзнаменование. С такой новинкой как оформление электронного билета справилась быстро, что укрепило мое доверие к себе, но это замечательное чувство пошатнулось после того, как меня вежливо и пристрастно ощупала строгая служащая на предмет наличия у меня огнестрельного или какого другого оружия, потом потребовала допить остатки воды, что я и без того собиралась сделать – меня мучила жажада. На секунду поставила бутылочку на контрольный пульт, чтобы снять с транспортера сумку, бутылочка тут же исчезла.
– Как, вы хотели ее допить? – спросила женщина и услужливо полезла в мусорный бак.
– Уже не хочу!
Самолет небольшой, человек на 50, я думала, такие уже не летают. Мало того, место мне досталось у окна, а я этого терпеть не могу, люблю сидеть на проходе. Чтобы путь для побега был открыт? Закрыла глаза и представила себе, что гуляю по берегу моря, кругом необъятный простор, а шум мотора – это просто шум прибоя. Ладно!
Не прошло и часа, как под крылом поплыли голландские ландшафты. Отважный народ, эти голландцы, не боятся жить в таких низинах, защищенные одной лишь дамбой! Да… У подножья Везувия люди тоже живут и радуются жизни! Поля расчерчены под линейку, и даже населенные пункты имеют форму симметричных геометрических фигур. Вот откуда вывез наш Великий Петр строгие линии Санкт-Петербурга! Прямая линия мертва, так считают художники, в природе прямых линий нет.
Ах, как давно я мечтала взглянуть на этот Амстердам! Для фотографа этот город – приманка.
Поезд быстро домчал меня до главного вокзала. Чтобы попасть с платформы на привокзальную площадь, необходимо спуститься на эскалаторе вниз. О, я ее узнала! Ее я видела однажды во сне – за несколько дней до моего отъезда из Москвы в Вену. В том сне все было именно так странно: чтобы попасть на привокзальную площадь, надо было спуститься вниз.
Впрочем, в Амстердаме ждали меня и другие «дежавю». Смутное воспоминание на улице у входа в какой-то магазинчик, и потом более четкое – в музее Рембрандта. Готова была поклясться, что уже была однажды в этом темноватом зале с грандиозным витражом, с невероятных размеров батальной картиной на стене и с витриной старинного оружия. Ко всякого рода мистицизму отношусь скептически, но и все же, случается в жизни порой такое, чего не объяснить при помощи логики. Если «дежавю» в музее могло быть вызвано фильмом, который я когда-то видела и потом забыла, то откуда эта уверенность, будто стояла я уже когда-то на этой улице и мне знакомы эти запахи?
Вернемся к вокзалу, он расположен на острове – позади канал, впереди канал. Каналы здесь именуются «грахтами». Это свое «х» голландцы произносят гортанно, вроде, как с грузинским акцентом. Не оттого ли кавказцы так полюбили этот город, их здесь видимо-невидимо. По утрам голландцы приветствуют друг друга ласковым: «Хуе морген!» – доброе утро, значит...
Довольно быстро – и в этом преимущество прямых улиц – нашла гостиницу под названием «Кооек», расположенную на Ляйдесплейн, где я забронировала комнату – в других гостиницах свободных коек не оказалось. Хозяйка потребовала заплатить до конца пребывания вперед, несмотря на то, что уже получила аванс переводом, но увидев купюру в 500 евро, отпрянула, словно в руке у меня была змея. Наверное, у нее нет сдачи, решила я, и пообещала к вечеру разменять деньгу. Она что-то сказала в ответ, но я не поняла. Реакция продавцов была примерно такой же, а один из них объяснил по-немецки, что в Амстердам с купюрами выше ста евро лучше не соваться, их здесь не принимают даже в банке – боятся фальшивок. А я-то думала, Голландия – это Европа.
Комната оказалась на третьем этаже, добираться до нее пришлось по такой узкой лестнице, что чемодан приходилось нести впереди себя – человеку с приличным весом вообще Амстердам можно забыть. Голландцы тесноты не боятся, более того, они ее ищут – когда разговариваешь с голландцем, он подходит к тебе так близко, что ты чувствуешь его дыхание.
Амстердам строился как портовый город. Эти самые каналы предназначались для разгрузки судов непосредственно у купеческих складов. Сегодня грахты утратили это свое назначение, и роль их сводится к туристскому аттракциону. При этом амстердамцы обижаются, когда их город называют северной Венецией, считая, что правильнее было бы Венецию назвать южным Амстердамом. От венецианских каналов амстердамские грахты отличаются, однако, своей удручающей похожестью друг на друга, да и выстроившиеся вдоль каналов высокие узкие дома с разноцветными плоскими фасадами едва ли можно сравнить с дворцами Венеции.
Пасмурная погода. К вечеру и вовсе подул пронзительный ветер, поставивший меня перед необходимостью приобрести головной убор, а я их ненавижу! В магазинах, как и в архитектуре этого города, мало разнообразия, кругом одно и тоже. Что ж, придется использовать шарф.
Выпить чашку кофе в каком-нибудь из их хваленых «кофи-шопов»? Но почему в них так темно, мало того, из распахнутых дверей идет омерзительная вонь. Я так и не смогла заставить себя переступить порог этого заведения. У каждого города свой запах. Ароматы Амстердама с каждым часом становились все более тяжелыми, Это был дух стоячей воды в грахтах, вонь заплеванных мостовых, плесни, поднимающейся по фасадам домов. И все это покрывало тошнотворное дыхание «кофи-шопов», пиццерий и ресторанчиков.
Тем не менее, мне удалось найти вполне пристойное кафе, очевидно одно на весь Амстердам. Вот только столы здесь – в отличие от кафе парижских или венских – были огромными. Личная сфера в этом Амстердаме, судя по всему, считается архитектурным излишеством. Минуту спустя рядом со мной за столом уже сидела семья, состоявшая из отца, двоих детей дошкольного возраста и их бабушки. Бабушка, как и я, заказала чай, все остальные – горячий шоколад, по-русски, какао. К чаю полагалась запечатанная в целлофан песочная печенюшка, а к какао ничего не полагалаось – и так жирно! Девочка во все глаза смотрела на мое печенье и я отдала его ей. Она застеснялась, не хотела брать, тогда мне пришлось сказать, что я терпеть не могу песочное печенье. Девчушка поблагодарила меня по-английски. У мальчика глаза тоже заблестели, он смотрел на печенье, лежавшее на бабушкином блюдце, но бабушка прикрыла его рукой. Тогда девочка разломила свое пополам и протянула половинку брату.
3 апреля, день второй
Подавляющее число прохожих на улицах – мужчины, причем, неопрятного вида, с отсутствующими, потухшими взглядами. Это гости столицы. Женщин значительно меньше, но и они на вид немытые и нетрезвые. А вполне трезвые, опрятные и по-деловому элегантно одетые хозяева города равнодушно проносятся на дорогих велосипедах мимо этой толпы. Они ее явно толерируют, и не случайно, потому что именно эта толпа везет в этот город с его свободной торговлей наркотиками свои денежки, так что ее вполне можно назвать кормилицей этой страны.
Фотографировала церковь. Не сразу заметила за спиной витрину с удивительным товаром: женщины разного цвета кожи и разных возрастов устроили показ нижнего белья. Чтобы не смущать бедняжек (в путеводителях сказано, этот «товар» не любит фотографироваться), сунула фотоаппарат под куртку. Одна из красоток, смеясь, стала манить меня пальчиком... Меня? Гм…
В каждом доме по два кафе и по три магазинчика с марихуаной (как выяснилось, именно она и распространяет эту жуткую вонь), и ни одного гастронома! Попадались опять же дурно пахнущие киоски с подгнившими фруктами, сигаретами, засохшим сыром и астрономическими ценами. Уже в сумерки на одной из улиц обнаружила нечто среднее между гастрономом и базаром. Взяла один помидор, один болгарский перец, сто граммов сыра, пачку масла и полкило хлеба – 18 евро. Гордая цена, сказал бы немец! У кассы, однако, меня ждала новая неожиданность: наличных здесь не принимают вообще, ни в каких купюрах, а моя кредитная карточка осталась в номере. Пришлось вернуться. Но и ее оказалось мало, кассирша потребовала паспорт. За трансакцию с меня взыскали дополнительно два евро.
Живут эти амстердамцы в своем городе, как в осажденной крепости. Им нипочем легализация наркотиков с их дилерами, наркоманами и разными другими «сопутствующими элементами»? А впрочем, Голландия всегда жила исключительно за счет торговли и колоний. С момента потери колоний начался ее упадок, что голландцы переживают очень тяжело. Имперские амбиции не дают им покоя и сегодня. А дух предприимчивости жив. Голландец не сдается, и его изобретательность порой не знает границ. И вот, когда все возможные способы казались уже исчерпанными, Голландия сделала возможным невозможное – она легализовала нарко-туризм. Нова эта идея для страны? Отнюдь! Плантации коки, из которой добывается кокаин, находились на острове Ява, тогдашней голландской колонии, и уже в 1910 году в Амстердаме усилиями компаний «Merck», «Sandoz и Hoffmann–La Roche» был создан первый в истории кокаиновый картель (Cocaine Manufacturers Syndicate), существование которого долго держалось в секрете. Тем не менее, именно они распространяли эту инфекцию во всей Европе.
Но как открыто признаться в собственных корыстных целях и сохранить при этом свое лицо? Гм, даже в наше, такое продвинутое время, это непросто, и вот решено было упаковать этот кошмар в красивую обертку, против которой не попрешь: свобода и толерантность! Что скрывается под этим фиговым листком, мы хорошо знаем. Воняет марихуана, а деньги, как известно, не пахнут, они хрусят. А что Евросоюз? Он приветствовал создание на задворках Европы легального, так сказать, Нарко-Лас-Вегаса! Вот она голландская толерантность: наркотики – легальные на прилавке и нелегальные под прилавком – пожалуйста! Регистрация однополых браков – пожалуйста! Развращение малолетних, тоже не возбраняется. Но там, где речь идет об элементарных человеческих правах, таких, например, как гетеросексуальные браки с иностранцами, толерантность заканчивается: ваши дети вырастут прежде, чем власти выдадут их матери или отцу вид на жительство.
И вот я думаю, неужели я одна такая, которая понимает, что толерантность по отношению к наркотикам, это не что иное, как массовое убийство и самоубийство целого народа? Откуда эти равнодушие и эта безответственность? Защита прав наркоманов и бомжей, в том смысле, что, дескать, это их выбор и их человеческое право жить так, как им хочется, это не что иное как кощунство и лицемерие. Это как если бы пройти мимо человека, попавшего под поезд, с мыслью, что это его право, лежать на путях, истекая кровью. Или представьте себе родителей, которые признали бы за своими малолетними детьми подобное «право на выбор», то есть, освободили бы себя от всякой ответственности. А ведь в это время в других, менее продвинутых странах странах задействованы специальные программы помощи этим несчастным, чтобы дать им возможность вернуться в мир теплых квартир, медицинского обслуживания, человеческого достоинства...
Давайте не будем кривить душой –толерантность по отношению к одному, скажем, типу поведения, взгляду на жизнь, образу мышления в любом случае оборачивается насилием по отношению к противоположному. Это факт. Агрессивная антирелигиозная пропаганда ранит верующих (христиан, мусульман, буддистов и т.д.), свобода курильщиков это ограничение свободы некурящих, и наоборот. Список можно продлить до бесконечности. Поэтому очень важно отдавать себе отчет в том, ради чего создаются запреты. Да и что это, собственно, такое толерантность? Скажем, индусы толерантно относятся к животным, и даже к обезьянам, которые забираются в дома, воруют продукты и устраивают там кавардак, они их терпят, как сильный терпит проделки слабого, человек в данном случае сильнее зверя. Но каково человеку слышать, что его толерируют, его терпят? Это означает, тебя не считают себе равным. Результат: вся эта «толерантная» фальшь порождает агрессивность, и она облаком висит над городом.
Марихуану рекламируют на каждом шагу, чуть не силой всовывая тебе инструкции по выращиванию ее в домашних условиях. Музей марихуаны – магнит для молодежи, а там вас пытаются убедить в том, что наркотики не яд, а лекарство. Толерантность Евросоюза по отношению к такой толерантности заставляет задать классический вопрос: а кому это, собственно, выгодно. Ничто в мире не делается просто так, ради одной лишь идеи, за идеей обязательно стоит конкретная цель, конкретный материальный интерес.
Моя гостиница под утро наполнялась грохотом. Гости возвращались нетрезвые и прокуренные, громко топали ногами и хлопали дверьми, издавая звериные рыки. Час или полтора спустя все успокаивалось. К завтраку выплывали помятые, несчастные существа с землистыми лицами, с трясущимися руками и потухшими взглядами.
4 апреля, день третий
В ожидании экскурсионного автобуса потребовалось заглянуть в укромный уголок в подвальном этаже кафе. Вокруг открытого писсуара толерантно расположились кабинки с дверьми типа «батерфляй» – бабочкина крыла, без задвижек и прикрывающие тебя лишь от коленок до груди. Цена аттракциона – 50 центов. Сигарета с марихуаной – бесплатно, ее мне чуть ли не силой пыталась всучить дежурная.
Экскурсовод, по имени Лиза настоятельно просит не путать ее с Моной-Лизой. Она нежно щебечет на всех языках, кроме немецкого. Голландцы по-немецки говорить умеют, но отказываются, потому как считают себя лучше немцев. Пусть даже их голландский язык – как говорят нетолерантные русские, – это испорченный немецкий. Настроение у Лизы приподнято,е а зрачки с булавочную головку.
В группе много русских.
За мною в автобусе сидят неразговорчивые парни, на туристов они не похожи, да и не ездят русские мужики туристами без жен. Сбоку расположилась группа восторженных немолодых русских дам. Предо мной сидит симпатичная украинка в белом парике об руку с пожилым канадцем.
Первая остановка. В сувенирном магазинчике молодая пара обсуждает по-русски, купить ли эту вазу для тюльпанов. Ваза ужасная, муж говорит нет. Тогда жена покупает вазу. Видно, что и сама она от нее не в восторге, но ей зачем-то нужно настоять на своем. Муж пожимает плечами, снисходительно улыбается, минуту спустя в автобусе они сидят в обнимку.
Пьяная (или не пьяная) Лиза везет нас в Делфт, на знаменитую фабрику фарфора. Вот это да! Да это же наш родной гжельский колокольчик! Только менее выразительный. Ну, конечно, Кузнецов вывез свое «ноу-хау» именно отсюда. Но в то время как в Гжели в целях сохранения стиля всегда работали только наследственные мастера, в Делфте посуду расписывают по трафарету поляки, индусы, турки и кто там еще.
Гаага – официальная столица Нидерландов, здесь, в бывшем княжеском дворце, обнесенном рвом с водой, заседает правительство страны. Сонный городок утопает в садах, он тих и чист, на улицах ни людей, ни птиц, ни собак. Роскошные виллы пустуют. Свободных квартир пруд пруди. В городе нет промышленности, а значит нет рабочих мест.
– А это наш знаменитый Дворец правосудия, – восторженно произносит Лиза по-английски. – Хотя, это как посмотреть, – продолжает она толерантно, – то, что для одних правосудие, для других как раз наоборот. Вы знаете, недавно оправдали этого югославского командира, ну, как его, забыла, нет, не Милошевича, а другого, так он у нас преступник, а у себя на родине герой...
И все же, у этих голландцев есть две замечательные черты: во-первых, они любят кошек, а во-вторых, они благоволят к русским. Кошки у них ухоженные и с большим чувством собственного достоинства, что же до русских, то любовью к нам обязаны мы нашему Великому Петру, которого голландцы считают своей достопримечательностью.
Последняя остановка: городок архитектурных миниатюр Мадюрдам. На входе посетителям вручают письменное описание на всех языках, включая русский. Лиза идет пить чай (чай?), а мы отправляется наслаждаться искусством. Слава славным мастерам! Благодаря им, мы можем разглядеть грахты, дворцы, церкви и площади во всех их мельчайших подробностях.
5 апреля, день четвертый
Музей Рембрандта! Рассказывать о нем излишне. Соприкосновение с великим искусством это всегда праздник.
Амстердам – это что? Это банки, наркотики и бриллианты!
Неподалеку от музея Рембрандта находится музей-фабрика бриллиантов. Услышав, что я русская, работники засуетились. Минуту спустя симпатичная дама на чистом русском языке предложила мне показать все. Все!
– Это наша голландская Левша, Полин Вильен, она огранила самый маленький в мире бриллиант – 0,0000734 карата – и таким образом вошла в книгу Гиннеса, – говорит моя провожатая и указывает перстом на витрину в которой должно покоиться это сокровище, разглядеть которое можно только под микроскопом. Верю на слово.
– А этот бриллиант вместо обычных пятидесяти семи граней имеет двести одну, назвали мы его Костэр Рояль. Нашими мастерами изобретено несколько новых видов огранки. А сейчас я провожу вас в зал продаж…
Тут мне пришлось разочаровать милую Галю (Галину Лихоту, родившуюся в Днепропетровске), я ведь очень старая русская, так что покупка бриллиантов в программу моего пребывания в этом мире не входит.
После обеда снова экскурсия. Цель: Маркен и Волендам. Это бывшие рыбачьи деревушки, а сегодня – аттракцион для туристов, они до отказа забиты сувенирными лавочками и ресторанчиками.
Коринда, наш новый экскурсовод, как сестра похожа на нашу вчерашнюю Лизу – такие же длинные, тициановские волосы и такое же неестественно приподнятое настроение. Мы обязательно должны сфотографировать какую-то мельницу, после чего нас повезут на сыроваренную фабрику. Фабрикой оказался большой крестьянский двор, не похоже, чтобы здесь что-нибудь производили. Мы вошли в огромные холодные сени, тотчас двери за нами закрылись на тяжелый засов. Когда глаза привыкли к темноте, я разглядела высокие стеллажи с желтыми головками сыра. Пышнотелая голландка, – сбежавшая с полотна какого-нибудь Хендрика ван Балена, – одетая в национальное платье с короткими рукавами, (а градусов в помещении не больше десяти), взобралась на высокую бочку и стала демонстрировать нам производство сыра. В качестве иллюстрации она использовала горшочек, кастрюльку, кисточку и баночку с какой-то желтой жидкостью. Закончив свой маленький спектакль, легко спрыгнула с бочки и театральным движением раздвинула двери в магазин.
Зрелище предстало чарующее! Так вот они где, настоящие сокровища! Как сказал бы Райкин, – вкус «специфисски», во рту тает. Цены… Тоже специфические, но это же настоящий голландский сыр!
Гм, нож для нарезания сыра ровно в пять раз дороже, чем в сувенирной лавочке в Волендаме. Остальное, наверное, тоже…
Прикупив кто чего, направились на другую фабрику. Пришло время взглянуть, как производят голландский «адидас» – деревянные колодки, которые жители этой страны носили когда-то в качестве обуви (маркиз де Саад умер от зависти!). Вытачивают их, оказывается, из свежеспиленного тополя, непременно из свежеспиленного.
– Сухое дерево использовать запрещено, потому что от него много пыли, а это вредно для здоровья, – говорит мастер и с гордостью произносит слово тополь по-русски.
Сегодня вытачивают обувь по тому же принципу, что и копии ключей: сенсор измеряет готовую колодку и передает параметры фрезе.
– Одна беда, наш «адидас» нынче не в моде, – вздыхает мастер, тайком кидая взгляд на свои новенькие «найки», но тотчас снова воодушевляется, – зато его можно использовать, например, в качестве цветочного горшка, или хранить в нем какие-нибудь мелочи, можно как хлебницу поставить на стол... Да мало ли что! Напрягайте фантазию, набегайте, покупайте!
Во время прощальной прогулки по Амстердаму решила купить молока и вечером напиться. Продавец недодал мне два евро сдачи. Стою, жду. Парень делает вид, будто меня не видит. В конце концов мое терпение действует ему на нервы и он с грозной улыбкой флибустьера бросает в мою раскрытую ладонь недостающую монету.
6 апреля, день пятый
Венский аэропорт встретил меня восхитительным запахом сирени и свежего кофе.